Штиллер - Страница 83

Они заблуждались.

Наутро — после горячечной ночи — они простились на маленьком понтрезинском вокзале. Когда поезд наконец отошел, она не двинулась с места, стояла, как статуя на пьедестале, и оба они — Штиллер у открытого окна, Сибилла на перроне — подняли на прощанье руки. С тех пор Сибилла, жена моего прокурора, больше не видела пропавшего без вести Штиллера. Она не спеша вернулась в отель, спросила счет, уложила вещи и уехала в тот же день. Вернуться, как ни в чем не бывало, к Рольфу, она не могла, и Редвуд-Сити казался ей единственным выходом: ей надо работать, жить одной, зарабатывать деньги. Иначе она чувствовала себя всеми отринутой: расстояние между порядочной женщиной и шлюхой оказалось на редкость коротким. В Цюрихе Рольф встретил ее сообщением о том, что готов развестись. Она предоставила ему оформить развод и попросила отпустить с ней в Редвуд-Сити маленького Ганнеса. Они не касались своих отношений — только практически важных вопросов, правда, вопрос о Ганнесе, их сыне, решить было нелегко, как знать, что лучше ребенку. Рольф попросил сутки — подумать. Потом, к удивлению Сибиллы, ответил согласием. Она благодарила его и плакала, слезы падали на руки Рольфа; в канун рождества муж проводил ее на главный вокзал, и она уехала в Гавр, а оттуда пароходом в Америку.

Мой друг-прокурор сообщил, что заключительное слушание дела (с объявлением приговора) назначено на будущий вторник.

Америка принесла Сибилле почти монастырское одиночество. Она осталась в Нью-Йорке. Когда молодой Штурценеггер приехал из Калифорнии встретить секретаршу, которая, собственно говоря, была ему не нужна, Сибилла, благодаря хорошему знанию иностранных языков, уже нашла себе другое, вполне приличное место. Восемьдесят долларов в неделю. Она очень гордилась этим. А Штурценеггер, который отнесся к новости отнюдь не трагически, один отбыл обратно в свой Редвуд-Сити, предварительно угостив Сибиллу ужином во французском ресторане в Гринвич-Вилидж. С метанием из стороны в сторону было покончено. Новый ее путь был достаточно суров. Сибилла — девушка из богатого дома — впервые поняла, что, как многие другие, в сущности, предоставлена в жизни самой себе, сама за себя отвечает, зависит от своих способностей, от спроса, от настроения своего работодателя. Странно, но она восприняла это как свободу. Как почетное положение. Работа у нее была скучная — перевод деловых писем на французский, немецкий, итальянский, все письма были похожи одно на другое. А первая собственная квартира Сибиллы! Там нельзя было днем ни читать, ни шить без лампы, нельзя было открыть окно — все мгновенно покрывалось сажей, а чтобы заснуть, ей приходилось затыкать уши воском. Она сознавала, что миллионы людей живут еще хуже и что жаловаться она не имеет права. Да и вообще о жалобах не могло быть и речи, хотя бы из-за Рольфа. К счастью, ей удалось на дневное время отдать Ганнеса в еврейско-немецкий пансион для детей. Все свое свободное время, если позволяла погода, она проводила с Ганнесом в близлежащем Сентрал-парке. Там росли деревья…

Она, как говорится, начала новую жизнь.

Однажды, в феврале, Сибилла пережила легкий испуг, она и сейчас еще не знает, было ли это плодом воображения или испуг имел реальные основания. Опять сидели они с Ганнесом в Сентрал-парке, кормили белок; пригревало солнце, в лощинках еще лежал снег, пруды кое-где были подернуты льдом, но птицы уже прилетели, и весна наступала. Земля дышала влагой; они сидели на аспидно-черных скалах Манхеттена, и Сибилла была счастлива, как Румпельштильцхен, чувствуя себя надежно укрытой и никому не ведомой в этом гигантском городе. Сквозь голые ветви виднелись знакомые силуэты небоскребов в голубой дымке, на краю парка — по ту сторону тишины — шла призрачная жизнь, снизу, с Гудзона, порой доносились гудки. По черной утрамбованной верховой дорожке проехал полисмен, мальчики играли в бейсбол. На длинных скамьях кое-где сидели люди, читая газету, прошла влюбленная пара, дама подвела свою собачку к купе деревьев. Сибилла наслаждалась тем, что никого здесь не знает. Человека, который прошел за ее скамейкой, она увидела уже со спины и какую-то долю секунды была так уверена, что это Штиллер, что чуть было не окликнула его, но, конечно, постаралась себя разуверить. Как мог Штиллер попасть в Нью-Йорк?! И все-таки тревожный осадок — наполовину надежда, наполовину страх — оставался. Сибилла взяла маленького Ганнеса за руку и пошла по дорожке парка, не с тем чтобы догнать этого человека, скорее чтобы скрыться, впрочем, ей так или иначе надо было идти в эту сторону. Как она и думала, его уже и след простыл. Она почти совсем забыла о своей галлюцинации (конечно же, это была галлюцинация), когда через несколько дней, спускаясь по эскалатору метро, снова его увидела. Она спускалась — он подымался. Уйти было некуда. Разве он не пожирал ее глазами, хотя и не поклонился? Ее утешала только неправдоподобность такой встречи. Или Штиллер поехал в Америку вслед за ней? Во всяком случае, мужчина, которого она приняла за Штиллера, поднявшись наверх, дальше не пошел, а, перейдя на другую лестницу, стал тоже спускаться. Отчаянная давка не позволяла спокойно проследить за кем-нибудь в этой толпе, даже если бы Сибилла не была так взволнована. Коричневый американский плащ военного образца в Нью-Йорке ровно ничего не доказывает! Потом, стремясь отделаться от навязчивой мысли, она убеждала себя, что сама уставилась на поднимавшегося по эскалатору мужчину, что он, не зная ее, вообразил невесть что и потому направился вслед за ней. Но все это было потом, а в ту минуту она, не рассуждая, втиснулась в первый попавшийся вагон, дверь закрылась, она уехала. Несколько недель, выходя на улицу, она немного волновалась, но зря. Никогда больше не встречался ей мужчина, похожий на Штиллера.